Видит Прядильщик, мне давно уже следовало бы отужинать его потрохами. Как и положено агрессивному сопляку, да.

— Любишь ты рисковать, мужик, — протянул я, не особо трудясь скрыть насмешку, и прижал Реджину к себе, успокаивая. — Побереги конечности, а? Я ведь про неприёмный день серьёзно говорил.

Не думал, что Мегар сообразит, о чём речь и почему Реджина вдруг сделалась такой пугливой. Однако же он понял, судя по красочной смеси неловкости, отвращения и жалости, что проступила на его физиономии. Люди почти всегда реагируют на эструс и прочие наши звериные заморочки именно так — словно это третичный сифилис или ещё какая мерзкая болезнь.

— Прошу меня простить, — только и ответил он. А затем кивнул чуть резко и наконец-то избавил нас от своего присутствия.

Дверью, правда, хлопнул куда громче, чем следовало. Вот тебе и взрослый дяденька на понтах.

Едва дождавшись, пока чужой запах окончательно растворится в воздухе, я повернулся к Джинни. Многое хотел сказать ей, от попыток успокоить до клятвенного обещания догнать клятого майора и раскидать его кишки по ближайшим закоулочкам. Вместо этого сжал её плечи, привлёк к себе, ткнулся носом в мягкие непослушные волосы. Поцеловать собирался, даже покосился на так удобно стоящий позади неё стол…

— Поехали домой, — почти выпалил я, когда она подняла голову и сама потянулась за поцелуем. — Ради твоего же блага.

Реджина сверкнула своими тигриными глазами, вздорно фыркнула, но послушалась. Отстранилась и первой направилась к двери, стуча каблуками по паркету. И обернулась, поняв, что я не иду за ней, а стою как дурак и пялюсь на её задницу, совершенно прелестно обтянутую тем проклятущим зелёным платьицем.

И вот в этом она гуляла весь день перед грёбаной уймой мужиков?

Я догнал её в два шага, подхватил под локоть и… почти вытолкнул за порог кабинета, пока в голову не пришла ещё какая-нибудь дурная мыслишка.

— Меня не будет неделю. Наверное, — коротко глянув на Реджину, сообщил я. — Документы на моём столе спрячь. И пусть Хартасерру держат под наблюдением.

— Он что-то сделал? — поинтересовалась Эмма так, будто я попросил кофе принести, а вовсе не проследить за одним из самых крутых боевых магов республики.

— Достал меня.

Ну а что, вполне сойдёт за объяснение.

Эмма согласно кивнула, тут же потянулась к комму. Кого будет вызванивать — уже неинтересно, да и не мне сомневаться в её способностях находить нужных людей.

Куда важнее сейчас моя киса. Невыносимо красивая, принадлежащая мне, пахнущая так, что думать здраво не получается. Да что уж там, и до стоянки-то дотащиться — уже небольшой подвиг.

— Садись, — бросил я, пожалуй, чересчур резко. Плевать. Нужно уезжать, убираться прочь, увезти свою женщину отсюда. В безопасность. Туда, где больше никто её не тронет.

— Да, сэр, уже бегу, сэр, — ехидно протянула Реджина, явно настроенная испытывать моё терпение и дальше. — Спасибо, хоть сразу в багажник не упрятал.

— Просто сядь, Регинхильд, — рыкнул я и дёрнул за ручку, открывая перед ней дверь. — Сейчас же.

Она весьма красноречиво закатила глаза, но всё-таки послушалась. Слава Хаосу! Он же один знает, каких трудов мне стоило просто сесть за руль, завести кар и сорваться с места на скорости, худо-бедно допустимой правилами дорожного движения.

54

Когда я устроил ладонь на её коленке, Реджина даже не шелохнулась. Хмыкнула, несильно стукнула меня по руке, поёрзала на сиденье… и сильнее сжала ноги. Как будто узкой юбки мало!

С нажимом прошёлся вверх по бедру, приподнимая плотную ткань платья. Реджина не мешала, старательно делая вид, будто ничего не происходит. Но задышала чаще, пусть и силилась скрыть это. Будь я человеком — может, обманулся бы показным безразличием. Да только я оборотень. Я чую, как возбуждена моя самка, как она хочет, чтобы её трахнули прямо сейчас.

И лишь когда моя рука легла выше резинки чулка, когда я почувствовал гладкость и жар её кожи, Реджина больно вцепилась мне в руку.

— Маграт, ты вконец охренел? — осведомилась она всё с той же нарочитой невозмутимостью. — Чтоб тебя, следи за дорогой; на том свете я тебе точно не дам!

— Не узнаем, пока не проверим.

Её слова, впрочем, малость отрезвили — за дорогой следить и впрямь нужно, хотя бы для того, чтобы не пропустить поворот. Не домой, до дома мы попросту не дотерпим. Туда, где можно остановиться и не бояться, что нас увидят. О, кажется, впереди есть съезд на проселочную дорогу…

Руку с её бедра я всё же убрал, но только чтобы устроить её на груди. Реджина шумно выдохнула, откинула голову на спинку, но затем всё же возмутилась:

— Хота!

— Не стоило отказывать мне весь день, — почти угрожающе заявил я, наконец-то съехав на обочину.

— Как будто я обязана по щелчку пальцев выпрыгивать из трусов! — Реджина капризно надула губы и смерила меня сердитым взглядом. — Представь себе, девушка может не хотеть!

— Очень смешно, — пробормотал я, снова пробираясь ладонью под такую раздражающую сейчас юбку, — было бы, если бы я не чуял, как ты не хочешь.

— Знаешь, когда твой рот занят делом, ты нравишься мне гораздо больше, — огрызнулась Реджина.

Я со смешком покачал головой.

— О, детка, такими комплиментами ты вскружишь мне голову.

Видок у моей тигрицы сейчас такой, словно она никак не может решить, чего хочет — изнасиловать меня пару раз или всё-таки въехать коленом между ног. Мне определённо следует помочь даме с выбором.

Реджина недовольно фыркнула, но тут же шустро стянула платье через голову, оставшись в одном белье. Ну вот сразу бы так! А затем, не успел я на радостях залезть к ней в лифчик, она уже оседлала меня. Горячая, возбуждённая, почти голая в этих своих кружевах.

От одной лишь мысли, что мы едва не на улице, что кто-то ещё может увидеть её такую, я взбесился пуще прежнего. И завёлся тоже, что уж скрывать. Нашарил рычаг, потянул, опуская спинку сиденья. Резко получилось — Реджина ойкнула, упала мне на грудь, посмотрела сердито. И тут же злобно впилась в шею. Ещё не метка, но уже почти, так похоже…

Потянул её за волосы, отстраняя — не сейчас, моя девочка, давай хотя бы это у нас будет романтично, — и тут же поцеловал. Грубо, кусаче, наверняка даже больно, потому что не впиваться в эти пухлые губы совершенно невозможно. Но Реджина не сопротивлялась. Отвечала пылко и почти с яростью, охотно льнула к моим рукам и выгибала спину, чтобы мне было удобнее ласкать её.

А затем сама сдвинула в сторону тонкое кружево трусиков, чтобы насадиться на мой член. От одного этого впору кончить, точно неопытному мальчишке, — от её вида, от приятной тяжести её тела. От ощущения крепких ягодиц в моих ладонях и упругой груди, которую я тут же принялся целовать, вылизывать, покусывать…

Она прекрасна, моя Джинни. Вся она. Ласковая, нежная, горячая, роскошная женщина, которая принадлежит мне. И которой принадлежу я. Ни с кем другим я не смог бы от банального, пошлого перепиха в машине ощутить такой нереальной, рвущей крышу эйфории.

— Люблю тебя, — прошептал я, уткнувшись лбом Реджине в плечо. — Люблю тебя, слышишь?..

— Да, да, я… — она потянула меня за волосы, заставляя отстраниться, позволяя увидеть её глаза — совершенно дикие, горящие, будто она вот-вот обернётся тигрицей. — Я знаю, я…

Не обернулась. И заканчивать ответ не стала. Обеими руками скользнула под мою рубашку (Хаос, почему она вообще до сих пор на мне?!); влажным языком проследила путь от ключицы к уху, заставляя меня прикрыть глаза от удовольствия и застонать. А потом…

Стало больно. Так больно, что на миг захотелось скинуть Реджину с себя — чтобы прекратила, чтобы вытащила из моей шеи зубы, такие острые, будто меня и впрямь кусает тигрица.

Больно. И вместе с тем так хорошо, так приятно, будто я только этого момента и ждал всю свою жизнь. От юности, когда впервые возжелал женщину, до этого самого дня. Джинни отметила меня, сделала своим, и этот след будет виден всем и каждому. Все в Грейморе узнают, с кем я, кому принадлежу, кому я показал горло.